Начинаем публиковать фрагменты встречи руководителя правовой группы ЦЛП Романа Дименштейна с сотрудниками проекта учебного проживания Центра лечебной педагогики. Первая часть посвящена этике, системе отношений и сепарации.
Роман Дименштейн: Здравствуйте! Рад всех приветствовать. Если кто-то рассчитывал на лекцию, то это я не люблю и не умею. А вот порассуждать, поразмышлять мы можем. Что самое главное при включении мышления? Это возражения. То, что мы поразмышляем, станет понятно, когда кто-то начнет возражать, сердиться, потому что мышление – это вещь очень жесткая: когда одна мысль сталкивается с другой, то возникает эмоция, и вмешиваться можно в любой момент.
Итак, мы собрались поговорить про этику взаимодействия с особыми взрослыми и их семьями. Давайте сразу договоримся по поводу слов, которые мы употребляем. Во-первых, когда мы говорим «особые взрослые», имеется в виду не только то, что они стали взрослыми, а то, что вы помогаете им стать взрослыми, что они находятся в процессе взросления, что формально по годам, по закону они считаются взрослыми, но реально к вашим задачам это отношения не имеет. Они не дети, они должны стать взрослыми – это то, что обычно называлось «подросток», тот, кто подрастает. Мы говорим про них. Второе – это этика. Возможно, имелось в виду построение системы отношений.
Дело в том, что этика – это вещь инструментальная. Есть система отношений. Система отношений обычно строится изначально на глубоких чувствах, на эмпатии. А этика – это в некоторой устоявшейся системе отношений как бы «правила игры». И для вас это действительно важно, потому что то, к чему вы постепенно ребят ведете – это как раз эмпатия, какие-то глубокие чувства, переживания, это такая цель. А задача, которая по дороге ставится, – это освоение всяких правил, в частности, этических правил.
Теперь я хочу резко свернуть вбок и задать вопрос. Вот вам нужно поработать с инопланетянином. Надо объяснить ему, почему надо сначала натянуть штаны, а потом уже выходить из туалета, а не наоборот. Как вы будете это делать?
Сотрудники: У нас есть языковая система налаженная? Мы можем как-то разговаривать, понимать друг друга, или только жесты?
Роман Дименштейн: Первичные средства коммуникации у нас уже имеются. Вы можете с ним беседовать. Он, может, вообще моментально осваивает язык, но не систему отношений.
Сотрудники: Наверное, будем объяснять, как исторически сложилось, как принято, с чем это связано. На уровне «хорошо – плохо» – «здесь так принято».
Роман Дименштейн: Он попал к нам в коллектив, мы его видим, мы его одели. Просто он же еще не знает, как ими пользоваться и для чего мы их используем. Я вам не какие-то абстрактные вещи говорю, а говорю про то, чему нам приходилось довольно больших мальчиков с аутизмом спокойно обучать, которые дома привыкли сначала выскочить из туалета, а потом постепенно одеваться.
Сотрудники: А он настроен на контакт? Если в коллективе, то, вероятно, да. Рассказать про интимные места на теле, которые принято прикрывать.
Роман Дименштейн: На самом деле, всё, что вы говорите, действительно можно объяснить. Но для того, чтобы спокойно объяснять, надо не быть шокированным, понимать, что человек понимает, а что не понимает, как инопланетянин. И спокойно рассказывать такие вещи, которые вы сейчас обсуждали. Спокойно с ним поговорить, причем желательно не одно что-нибудь, а лучше это разворачивать с разных сторон.
Я боюсь, что просто дать инструкцию недостаточно, потому что тогда ваша система отношений будет строиться ненадежно. Система отношений, которая строится не на принятии каких-то вещей, не на понимании – она нечеткая. Так же и этическая система, которая исходит не из общих пониманий, не из общих переживаний, а просто из того, что кто-то кому-то что-то сказал, – вещь ненадежная. И особенно она не подходит для подросткового возраста, потому что подростковый возраст устроен таким образом, что человек до этого много всяких правил, этических принципов воспринял от старших, и именно в этом возрасте он подвергает это жесткому пересмотру. Это случается очень часто, почти всегда. И если нет платформы понимания, где можно пообсуждать данное конкретное ограничение, ценность, чтобы принять ее с какой-то уже своей мотивировкой, каким-то своим новым пониманием, а она висела просто как приказ и больше ничто, как простая инструкция, – то она отвергается, и всё. То есть, чем больше воспринято без понимания, а чисто на веру, тем больше отброшено, и тем сильнее возникает пропасть между подростком и взрослым.
Сотрудники: Обсудить с разных сторон, исторически, последствия для здоровья, что общество этого не примет?
Роман Дименштейн: Да, именно так и происходит. У меня перед глазами конкретный молодой человек, который уже хотел на определенном уровне строить отношения со сверстниками в нашей группе, в которой он занимался. Но у него было некоторое количество инфантильных привычек такого рода, дома никто ничего такого не требовал, не подтягивал его по возрасту, и он не понимал, почему всё рушится, почему он не встраивается в систему отношений. А осваивать это ему было не так легко. Но так как у него были желания, и мы понимали, чего он хочет на самом деле, то мы могли обсудить и объяснить ему, что дело в каких-то вещах, которые кажутся ему несущественными, просто какими-то бытовыми (вам придется сталкиваться, что бывают такие вещи, которые кажутся невысокого уровня, простые, бытовые, но с ними надо поработать, иначе они могут не пускать человека вверх в этом социальном лифте). Нужно ввести в определенное русло и довести до какого-то поведенческого и этического уровня, чтобы он мог решать ту задачу, которую он на самом деле хочет, встроиться в систему отношений на равных со сверстниками или с какими-то взрослыми и так далее.
Надо при этом понимать, что раз системы отношений разные, то и правила, в них кристаллизованные, которыми и является этика, тоже будут разными. Вот человек живет в каком-то своем мире, родительском, домашнем. Там есть своя система. У вас ребята есть двух типов, наверное, – есть из семьи, есть из интерната? Нам надо понимать, что первый мир, к которому относится человек, это дом или интернат, и понимать, как и что устроено там, какая там система отношений и какая этика. И та система интернатная, и семейная (нам надо порассуждать, почему это) будут очень сильно отличаться от той, которую будете строить и предлагать вы. Причины, по которым она будет сильно отличаться, должны быть как-то разобраны. Но то, что у человека появляется второй мир, ваш мир, который вы предлагаете, – это совершенно принципиальная ситуация развития, и надо сразу сказать, почему. Человек находится в мире, про который все говорят: «Ой-ой-ой, там накапливаются симбиотические связи, он давно должен бы уже быть с родителями и окружающими в совсем других отношениях, абсолютно необходима сепарация! Как же так, смотрите, он у вас такой инфантил, вообще страшно». Но возникает вопрос – а куда эта сепарация? Если человек как бы «вырежется» из той системы отношений, то куда он попадет, в безвоздушное пространство? У него только сейчас, может быть чуть ли не впервые в жизни, появляется второй мир, который вы ему предлагаете, в который можно сделать вот эту самую сепарацию.
Сепарация – это только кажется, что это «от чего», а на самом деле это «куда». Действительно, есть человек. Если он находится в слишком тесной связи с окружающими, такой прямо рефлекторной, почти физиологического уровня, симбиотической связи, это не дает ему перейти на уровень каких-то следующих, более человеческих, более взрослых отношений с ними же. Уйти от них и вернуться к ним с уже другими отношениями. Но при этом, если нет вот этого другого мира, то сделать это фактически невозможно. Для обычных подростков для этого существуют какие-то другие миры – школа, двор, есть вот эта наружа, в которую он отправляется, путешествует, встречается там с бабами-ягами, со змеями-горынычами, с какими-то коллегами, с которыми вместе преодолевает какие-то сложности и сдруживается, принимает от них какие-то новые ценности. Собственно, взрослеет человек всегда через наружу. Он никогда не взрослеет внутри семьи.
Сотрудники: Но происходит же перестроение отношений в семье по мере взросления человека? Проблема в том, что родители застревают в сильно младшем возрасте ребенка.
Роман Дименштейн: А что они могли бы делать? Дело в том, что в обычной семье возраст у ребенка меряется не тем, что происходит в семье, а тем, что он приносит снаружи. У него меняется лексика, привычки, интересы. То, что меняется, – оно меняется не дома чаще всего. На самом деле семья застревает именно потому, что время в семье определяется как раз ее молодым составом. Молодой состав приносит какие-то импульсы снаружи, которые становятся временем для всей семьи, и вся семья движется. Мы не можем винить родителей. Хотя вы правы совершенно – родители привыкают, и получается, что они сами становятся сдерживающим фактором, который удерживает ребят в более младшем возрасте, в каких-то стереотипах, в чем-то, к чему они сами привыкли. Типично, на первичном приеме, родитель говорит: «Он всего боится, я ему даже такую сказку не могу почитать, потому что ему очень страшно». Он действительно очень сильно переживает, напрягается, надо ему помочь пройти через какие-то страшные моменты и так далее. Видно, что происходит, но одновременно мы видим, что психологическую работу по прохождению этой сказки бросили давным-давно когда-то, и так и не прошли с человеком эту сказку, чтобы он этот страх мог освоить и двинуться дальше. И привыкли просто, что он этого боится. Таких вот вещей, остановок, сложностей, проблем, которые должны быть преодолены, на самом деле накапливается довольно много, и они зачастую становятся барьером.
Но я еще раз говорю – это же родители, это не психологи, это не лечебная педагогика, которая представляет себе, как это устроено, то, что любая такая вещь – это не остановка, а барьерчик, с которым мы теперь будем работать, который мы должны преодолеть. Это родители. Мы винить их в этом не можем.
Винить мы их не можем, но вы столкнетесь с тем, что тот мир и мир, который вы строите, сильно отличаются. Родители реально являются самыми большими специалистами по этому человеку, они очень много знают и убеждены в своем накопленном за предыдущие годы знании, они уверены в своих суждениях и могут настаивать на применении вами этого знания. Но человек взрослеет, и знание родителей зачастую не успевает за желанием и готовностью человека взрослеть. И у вас будет еще нетривиальная задача – мягко переводить человека во второй мир и постепенно трансформировать первый. Вы не можете жестко действовать, потому что таким образом он будет терять первый мир. Супердостижение – это когда человек живет в разных мирах. Душа тренируется, когда она проходит через разные системы отношений. Здесь она живет так, здесь так. Разные системы отношений, несколько изменяющиеся этики, это позволяет формировать постепенно внутри собственное этическое ядро, то, что человеку естественно, близко и так далее. Оно может формироваться, когда он ощупывает своим сознанием разные системы отношений, разные миры.
Сотрудники: Мальчик жил в семье и не понимал, что надо закрывать дверь в туалет. Мы рассказывали, что у нас так не принято. Получается, что мы должны с разных сторон объяснять, не в одну точку бить, а по-разному рассказывать? Так лучше?
Роман Дименштейн: Лучше. Потому что, во-первых, вы не знаете, какая подача будет более легко воспринимаема. А во-вторых, все такие меседжи, словесные послания, объяснения, они несут в себе еще некоторый пласт, который бывает нелегко рассчитать, имеющий отношение к эмоциям. А у человека это может быть связано, например, с какими-то страхами. Вы не знаете, какое объяснение его расслабит и сделает ситуацию для него нестрашной. Если он воспринял объяснение и ему нужно просто потренироваться и запомнить, это одна ситуация. А если он чего-то боится, если в детстве когда-то там закрылся на щеколду и полдня потом не мог оттуда выйти, то ситуация немножко другая, и тогда надо кроме двери повесить еще там занавеску, которой он сможет занавешивать для начала, а дверью заниматься постепенно. Вот заходы с разных сторон, а инструкция – это вообще такая жесткая штука, которая может, наоборот, эмоционально напрячь ситуацию, а не расслабить, если просто надо выполнять так, и всё. И если вы с разных сторон будете рассказывать, то больше шансов нащупать, в чем дело, что мешает, почему не натренировывается. Если это просто надо наработать стереотип, и для этого надо просто спокойно повторить это сто раз, пока он это не запомнит и не начнет это делать, то это одно. А если вы сталкиваетесь с сопротивлением, новый стереотип не входит, не сменяет старый, то тогда надо какие-то гипотезы формулировать и пытаться понять, что сделать.
Вы понимаете, что есть два подхода. Есть подход в стиле жесткого классического ABA, сейчас есть много вариантов с более человеческим лицом. Классический ABA построен на концепции черного ящика – «внутрь не влезем, гипотезы строить бесполезно, логически как это все устроено, а надо просто умело оттренировывать ситуацию, умело убирать прежний навык и ставить новый». Это один вариант. Но если он все-таки не проходит, то приходится пользоваться такими психологизированными вариантами: попробовать понять, расследовать ситуацию, может быть углубиться в прошлое с родителями и постепенно построить такую гипотезу, которая позволит реализовать этот переход от старого к новому. Не про то говорю?
Сотрудники: Про то, но это противоречит моему материнскому опыту с аутичным ребенком. Объясняешь и говоришь, почему так. Он может несколько месяцев спрашивать: «Это так?» и надо подтверждать. Если начинаешь заходить с другой стороны, он требует услышать ту первую фразу, потому что остальные начинают его пугать.
Роман Дименштейн: Это в любом возрасте так? И в подростковом? Вначале все всё переживают, в отношениях такой этап, когда обращаются к родителям или к специалисту, обращаются как к эксперту и хотят иметь что-то такое очень четкое, очень конкретное, и вполне этим удовлетворены. Но постепенно и дети, и семьи в отношениях с родителями переходят мало-помалу – или по крайней мере движутся в направлении – когда они хотят не просто быть потребителями экспертного ресурса, а когда они хотят становиться партнерами. А партнерство предполагает понимание, взаимное понимание. Сначала родитель верит, что специалист делает все правильно, потом постепенно он хочет быть в этом уверен, хочет понимать, что происходит, что делается, и, может быть, хочет обсудить, в каком порядке, какие вещи надо делать. У ребенка на самом деле тоже так. Он сначала хочет утвердиться, для него это опора, он опирается на авторитет, на то, что от него исходит в этом мире, входя туда. А дальше в подростковом возрасте у него задача усложняется, ему нужно постепенно строить систему, в том числе этическую, систему понимания мира автономную, которая находится не в родителях, не во взрослых, и с которой можно как бы в любой момент связаться и получить оттуда необходимую справку, утверждение, объяснение и так далее. Он хочет постепенно все это иметь «оффлайн».
Сотрудники: Если мы будем тренировочную квартиру рассматривать как создание второго мира, то к нему мы должны предъявлять требования, чтобы он был партнерским, а не экспертным?
Роман Дименштейн: Вы не можете ничего сделать сразу. Вы можете иметь какие-то ценности, вы можете сами между собой договориться о том, в каком направлении вы движетесь, что для вас ценно, что для вас является целями, и двигаться в этом направлении. Вы не можете установить какой-то партнерский порядок, потому что если у человека внутри есть уже потребность в партнерских отношениях, а всеми навыками, всей жизнью он привык просто к получению экспертной помощи снаружи, то он внутри себя несет этот конфликт, и вам надо помочь ему пройти этот тяжелый процесс, этот путь, на котором вы можете постепенно решить его же внутреннюю задачу. Это не что-то, что вы насаждаете в него, вы можете постепенно помочь цыпленку выбраться из яйца, в котором он закован, но это его внутренний процесс, вы просто ему помогаете. Но в нашем случае ситуация очень важная – нам нужно еще обязательно сохранить для него его первый мир. Это все очень усложняет, это супернепростая работа.
Но она возможна – потому что просто оказаться рядом с людьми, которые в своей жизни как-то все это проходили (а обычный человек проходит это, продирается сквозь дебри, трудности, подростковые), уже полезно. С одной стороны, все это осознать, понять и выстроить – это очень непросто, но с другой стороны, вы все являетесь носителями этого опыта, и они, плотно взаимодействуя с носителями этого опыта, уже на автомате очень много чего получают, если… И тут вот огромное «если»! Если этот коллектив научится договариваться друг с другом. Потому что опыт разлада и распада разных систем отношений им не нужен. Напряжение, сложности – пожалуйста. Но они должны видеть, как эти вещи отрегулируются, налаживаются, гармонизируются, и все вместе снова делают одно общее дело, живут какой-то общей жизнью. То есть даже если просто люди каким-то чудесным образом, ни о чем не думая, умеют преодолевать вместе кризисы и приходить на новом уровне к каким-то добрым, налаженным отношениям друг с другом, это уже очень сильно работает.
Добавить комментарий